- Максим, расскажи про свое детство, и каким ты был в детстве?
- Я не был капризным. Мама рассказывала, что если меня кто-то обижал, то я не устраивал из этого истерик, а тихо уходил куда-то в угол, и вот там уже копил. (Смеется). Не было у нас такого с братом, чтобы нас чрезмерно баловали. Родители все время работали, а мы были больше расположены к самостоятельности. Время было такое, когда родителям приходилось не легко. Хотя, им и сейчас не легко. Мама всегда хотела, чтобы дети были не только накормлены, но и хорошо одеты. Она такая - хранительница очага. Папа отвечал за другие наши развития. Я все-таки был скорее послушным, хотя, все равно какой-то "бесенок" сидел внутри меня.
Я не очень любил учиться, но и там я был послушным, никогда не прогуливал. Папа с мамой наградили меня колоссальным здоровьем, потому я никогда не болел. Папа воспитывал меня по-спартански, я бегал босиком по снегу. Если загремел в больницу, то это уже либо по случаю аппендицита, то ли еще что-то очень серьезное. То есть прогулять школу, или вот так прийти домой и сказать: "Мам, напиши мне записку для учительницы, что я заболел" - этого не могло быть. Потому что я всегда был здоров.
Родители были в своих проявлениях достаточно строги с нами. Поскольку все всегда знали, что я хочу быть артистом, то все мерилось категориями: "А как ты будешь артистом, если ты себя вот так ведешь? или же "Вот ты не читаешь. Ты понимаешь, что артист не может не читать?". Я очень благодарен своим родителям, что они воспитывали нас именно так. Не было никаких "уси-пуси" - с нас спрашивали все по-взрослому. Если ты повинен в чем-то, то должен за это отвечать.
Конечно, как любые дети, мы с братом что-то творили, а потом покрывали друг друга (смеется). Вот, например, брат обожал есть сгущенку и постоянно "тырил" банки. Мама держала какой-то определенный ее запас, в продаже тогда сгущенки особо не было. Вот он ее "тырил" и "тырил". (Смеется). Две дырки в банке и пить. Как-то я прихожу домой и вижу - прямо на столе стоит банка, думаю: "Что он? Сейчас мама с папой придут…", быстренько скинул банку в форточку. Приходит отец: "А куда ты дел банку? "Ну… Какая банка? Ну выбросил…". На что получил ответ: "Вот пойди и принеси. Я хочу, чтобы Гена ответил, почему он так сделал". Гена - старший брат. Для меня, в какой-то период, это была огромная гордость. Когда в пионерском лагере он в старшем отряде, я - в младшем, и, вообще, я этим как-то бравировал и говорил: "А ты знаешь, кто мой брат?". (Смеется) А, когда брат уже ушел из пионерского лагеря, и я остался один, тут мне уже было нелегко. Но мне как-то повезло в жизни, меня и в школе очень любили. Я такой человек счастливый. Не могу пожаловаться на какое-то недопонимание. Конечно, определенный дискомфорт бывает в жизни. Естественно, мы все живые люди, периодически испытываем чувство одиночества. На самом деле, мне кажется, это присуще каждому человеку, в какой-то момент ощутить полное одиночество.
Но при этом мне очень повезло, потому что в школе прощали все мои оплошности. Знаменитая история, которую мне все время рассказывает мама, когда в первом классе во время урока начал собираться. А все в таком шоке на меня смотрят: "Максим, что ты делаешь?". "Вы знаете, мне что-то скучно стало, пойду-ка я домой". Хотя, я безумно хотел в школу. Когда мне было четыре годика, я вставал раньше всех, у меня был джинсовый костюмчик, очень похожий на школьную форму. Бархотка для обуви, бордового цвета, которой папа надраивал ботинки, как мне казалось, очень напоминала пионерский галстук. Я одевался, брал старый ранец брата, с которым играл в школу, садился и ждал, когда он встанет, и мы пойдем в школу.
- Как готовился к поступлению в театральный?
- В первый год не поступил. Я был жутко в себе уверен… Но как же, все знали, что я артист… С детства артист. Ну, что же, я сейчас приду, и они меня сразу возьмут, из-за того, что я же артист. (Смеется). Но все оказалось гораздо сложнее. И все сложилось так, что я не поступил. Очень рад, что в этот год нужно было перейти в другое русло. Надо было на молекулярном уровне понять, что ты без этого не можешь. Я хотел учиться только в Щуке. И когда не поступил, меня охватил страх: "Что я буду делать без этого?". Уже ко второму году поступления отношение к профессии было, что так и должно быть, иначе это не жизнь. Я провел чудесные четыре года в институте, которые меня перекроили, воспитали, закалили. То есть, с той поры, с которой я пришел уже в институт, с каких-то театральных кружков, работы в кино, я знал об этой профессии не понаслышке. Институт меня сделал. Но, закончив вуз, ты не становишься артистом.
Для меня самый грустный день в институте - это выпускной. В тот момент я понял, что мной никто так заниматься не будет, как в институте. Артистов очень много, нужно заявить о себе и бороться каждый день. И, когда, придя в театр, и попав в спектакль на роль, которая была особо и не моя - это было новое испытание, новая школа. Сейчас продолжаю учиться, десять лет работаю в театре, до сих пор думаю: "Как же это так происходит?". Вот выпускаем спектакль, уже, казалось бы, какой-то старт должен пройти, что-то ведь должно уже измениться. Я до сих пор дрожу. Потому, что буквально послезавтра мы должны играть спектакль на предпремьерного зрителя. И до сих пор мандраж, ну как это, а вдруг это неправильно, а вдруг это ошибка. Миллион чувств. Я иногда вижу артистов, которые говорят: "Ну, я сейчас все сделаю, я все знаю". Вот таких "профессионалов" я боюсь. Именно, когда ты не готов к удару эта профессия подбрасывает тебя: "Ах, ты успокоился, ты решил, что все здорово? Забудь об этом! Вот тебе испытание".
- А вообще, мандраж присущ каждому выходу на сцену?
- Каждому. Сатириконовский зал - это такой большой рентген. Тысячный зал каждый вечер - разный зритель. Какой он - зритель? Веселый, грустный, хочет он тебя сегодня или не хочет?.. Конечно, есть момент мандража. Но я люблю незнакомого зрителя. У меня внутренне: "Ну, я тебя не знаю, но ты сейчас меня узнаешь". (Смеется). А когда свои приходят, я начинаю нервничать, думаю: "Они меня любят, они будут говорить мне, что все хорошо". А вот чтобы залезть под корку незнакомому, и чтобы он после спектакля сказал: "О, да" - это невероятное чувство.
- Какому жанру в кино отдаешь предпочтение?
- Я не разделяю жанры. Сейчас такое время: новый язык искусства театра и кино. Так же, как я не разделяю людей на плохих и хороших - это неправильно. Все замечательны от рождения, но бывают обстоятельства, которые толкают тебя на поступки. Ну а дальше, это уже как ты договоришься с господом Богом: либо ты хорошо поступаешь, либо плохо. Не бывает ни плохих, ни хороших - бывает человек, который в своих проявлениях разный.
Мы можем плакать, мы можем смеяться. Это - жизнь. Почему когда падает человек на улице, мы все смеемся? А для этого человека это ведь не смешно. То же самое и с жанрами.
В работе над ролью надо искать места, где должен быть юмор. Без юмора вообще невозможно жить. Как и грусть, так же должна присутствовать. Мне кажется, что только так можно создавать персонаж. Если вернуться к юмору, в том вся и прелесть, когда человек достаточно в грустном положении вызывает и радость и слезы. Побольше бы такого материала.
Играть каких-то убийц, охранников и "ментов" меня немножко вводит в панику, не могу этого делать. Я ни в коем случае не осуждаю людей, которые снимаются в этих ролях. Они выбирают это, и это их право. Это не говорит о том, что я "голубых" кровей. Нет. Возможно, если получится так, что ни будет никаких предложений сыграть то, чего бы мне очень хотелось, наверное, я пойду, и буду играть. В этих случаях никогда не говори "никогда".
По первым картинам мне казалось, что я буду комедийным актером. Никто не хотел обращать внимания на мою другую сторону. А благодаря Вадиму Юсуповичу Абдрашитову, которого я считаю своим учителем… Я всегда говорю, что учителя у меня – в кино - Абдрашитов, а в театре, помимо художественного руководителя, моего учителя и кумира, - Константин Аркадьевич Райкин. Глядя на него, понимаешь, как надо относиться к профессии. Так вот, Абдрашитов открыл то, что во мне не хотели видеть - я стал романтичным героем в кино. В театре я играю абсолютные разные роли.
- С чего для тебя началось кино?
- Кино для меня началось, когда мне было шесть лет. Мы отправились с моими родителями в город Махачкала на съемки фильма "Похождение графа Невзорова". Папа у меня художник-декоратор, а мы с мамой поехали с ним за компанию. Там я впервые снялся в крошечном эпизоде. Помню первый гонорар… Не помню сколько было, но весь спичечный коробок был плотно забит монетами. А когда я учился в институте, этот фильм вышел на кассете. Через столько лет я его купил, прибежал к Машке Порошиной, моей однокурснице: "Мань, хочешь посмотреть какой я был в шесть лет? Ну, там эпизодик маленький был". На что Маша сказала, что по икрам меня узнала. (Смеется). А на самом деле, кино для меня началось с того, что смотрел. Я себя ассоциирую с губкой, которая впитывает. Мне нравится ощущение, что надо что-то посмотреть, больше, чем просто сидеть дома и ничего не делать. Много смотрел и учился. Очень люблю Данелия, Феллини.
- Что для тебя значит профессия?
- Профессия начинается гораздо раньше, чем ты начинаешь ей учиться. Я вообще не отделяю жизнь от профессии, и профессию от жизни. Все взаимосвязано. Нельзя час потратить на работу, два часа на личную жизнь, а третий час на кого-нибудь еще. Вот ты едешь - смотришь мир, бываешь в разных городах, а потом это все равно каким-то венозным потоком придет и поможет тебе в создании какой-то роли.
- В чем проявляется зависимость актера?
- Самая зависимая профессия - артист. Она зависит от всего: от того, как погладили костюм, как тебя загримировали. Поэтому я, наверное, и стал гримироваться сам. Колоссально зависит от режиссера. От настроения, от публики, которая приходит и ей все равно, что с тобой. В этом публика достаточно жестока: она может тебя очень сильно возлюбить, но так же сильно разлюбить и бросить. Примеров миллион, в какое забвение уходят люди.
- Скажи честно, вот на больничный уйти иногда не хочется?
- Хочется, но на второй день уже думаешь когда это закончится. Но, конечно, сидишь - ждешь отпуска, думаешь: "Ой сейчас будет отпуск и я отдохну…" Через неделю в проведенном отпуске начинается тоска, думаешь: "Нет надо что-то делать." А больничного у нас не может быть. Есть негласный закон: "Единственное оправдание неявки на спектакль для артиста - это смерть".
- Как ты поступаешь в ситуациях, когда надо срочно искать выход и немедленно принимать решение?
- Я всегда мучаюсь, мне тяжело принять решение. Нужно понять все со всех сторон, но поступаю, как сердце велит. Но когда уже прямо аховая ситуация, когда уже все закипает, думаешь: "Как будет - так будет." Нельзя сказать, что обычно я поступаю вот так. Ведь может что-то произойти и тебе нужно будет поступить по-другому. А говорить, мои принципы, принципы мои… Вы окажитесь под завалом дома и все ваши принципы забудутся. Время у нас такое не принципиальное.
- Что нужно сделать другу, чтобы поднять тебе настроение?
- Вообще, обычно происходит наоборот. Это я что-то делаю, чтобы поднять настроение моим друзьям. Я чаще живу маленькими радостями. Вот проснулся - это хорошо. Есть с кем заснуть - прекрасно. Посмотреть что-нибудь, съездить куда-нибудь, какие-то такие бытовые радости мне поднимают настроение. Хороший спектакль - так вообще счастье. Плохой спектакль - бессонные ночи. Я говорю: "Не надо со мной носиться, как с писаной торбой". В меня надо верить, и тогда я сделаю все. Просто любую высоту возьму. Все абсолютно в наших руках.
- А что для тебя значит друг?
- Это человек, с которым ты можешь не просто "потрындеть", а который в молчании тебя понимает, которому не надо объяснять, что с тобой. Поговорить ты можешь с любым человеком. Можно все обсудить, поплакаться… У меня есть возможность плакаться каждый вечер. Приходит тысяча человек и все что есть, ты сразу выкладываешь. Только другими фразами, а содержание ведь одно. А друг - это человек, который понимает, как тебе сейчас плохо. Ему ничего не нужно говорить, а просто надо быть рядом. Но бывает, случается и эгоизм, когда понимаешь, что человек хочет, чтобы только вокруг него все вертелось. А ведь, дружба и любовь - это взаимный водоворот.
- На что ты можешь обидеться?
Обидеться даже не знаю на что могу. Могу не простить ложь. Но, опять же, очень сильно постараюсь понять в этот момент человека. Если я смогу понять, что ему было необходимо соврать в этот момент, то прощу. Но, если я пойму, что человек знал и делал это сознательно, у него ничего не дрогнуло, и он так поступил, то конечно не прощу. Но, все же, пока люди любят они все прощают. Вот как только это заканчивается…
- Какие моменты в жизни были для тебя переломными?
- Был один сложный период. После школы. Это был 92 год. Случился у меня красивый роман, который принес очень много разочарований и бед. Поступление в институт в 1993 году. В 97 поступление в театр Сатирикон. Встреча с Вадимом Юсуповичем Абдрашитовым. Это мои переломные моменты в жизни.
- Какие главные победы над собой можешь вспомнить?
- Каждый день их совершаю. Встать утром, держать себя в руках, соблюдать форму, не разъедаться, победа над ленью. Но все победы у меня еще впереди. Я пока недоволен собой. У меня есть желание выучить язык, также есть желание заниматься музыкой. Вдруг я "старый дядька" решил, что мне необходимо учиться играть на фортепиано. Побед впереди еще очень много. Я так сейчас говорю, будто такой уверенный в себе человек. Для меня было удивление, когда одна из моих близких подруг сказала, что я произвожу впечатление самоуверенного человека. Какой кошмар! По внутреннему состоянию я - первый в списке сомневающихся людей. Это не то, что я ставлю какие-то свои поступки под сомнение… я себя иногда ставлю под сомнение, свое существование. Это я имею в виду профессию, не человеческое. Здесь я уже не вправе даже это обсуждать. Мне дал это Бог, и я не вправе ставить под сомнение свою судьбу. Но в своем творчестве, мне кажется, надо сомневаться. Только в сомнении и когда ты позволяешь себе право на ошибку - можно пойти вперед.
- А какую роль играет в твоей жизни любовь?
- Самую главную роль. Только влюбляясь можно жить, без этого ничего не может быть. Артист должен чувствовать, он должен любить. Он должен быть все время в области любви. Только любя и влюбляясь, ты можешь обогатиться, так же как и от разочарования в любви. Это необходимо не только артистам, а вообще всем людям.
- Как считаешь, мужчина должен ухаживать за женщиной?
- Безусловно. В детстве у меня была книжка, называлась "Гигиена юноши". Вот в моем понимании, ухаживание входит в понятие "гигиена юноши". Как даже просто быть мужчиной - это тоже гигиена. Я имею в виду, не просто мыть руки перед едой, а жизнь, в общем. Ведь ты можешь не стричься, не приводить ногти в порядок, но при этом оставаться мужчиной. Вот сейчас появилось слово "метросексуал". Ребята, ну что Вы, надо быть проще ко всему этому. Главное - быть мужчиной, который не забывает ухаживать за собой. Каждый человек знает, что у тебя должна быть свежая рубашка - это не надо объяснять, это должно быть в крови, с воспитания родителей. Есть вещи, которые смешно произносить, ведь это твоя обязанность. Поэтому, когда мне говорят: "Максим, ты так это делаешь…" Думаешь, - Боже мой, ведь так и должно быть. Когда я еду в метро, правда сейчас такое случается редко, никогда не сажусь. Зайдет женщина и сядет на свободное место, а я могу и постоять. Ведь не правильно, когда женщина стоит, а мужчина сидит. Ой… я так сейчас говорю, что получаюсь таким правильным и жутко манерным. (Смеется).
- А, что для тебя ценно в девушке?
- Чтобы она была девушкой. И, самое главное, она должна быть человеком, как, в принципе, и мужчина.
- Веришь в мистику?
- Скорее допускаю, что в мире есть что-то такое, что с нами параллельно существует. И часто берет над нами вверх.
- А в какое время года легче всего работается?
- С годами, я стал гармонично существовать, и получаю удовольствие от любого времени года. Самое любимое - это осень. Ведь, осень - это философия жизни. Зима - вьюга - жизнь, которая тебя крутит. Лето - страсть, какая-то жгучесть. Осенью ты все осмысляешь, и это самое красивое время года. Даже если взять по колору. Хотя зима тоже безумно красивая. Но, мне ближе осень. У меня есть три любимых месяца - это май, август и сентябрь. Это уникальные три месяца, когда я чувствую себя прекрасно.
- Ты оптимист?
- Есть два чудесных анекдота. Первый, это когда сидит пессимист и оптимист. Пессимист говорит: "Да, хуже уже не будет…". А оптимист: "Нет, будет, будет, будет!". И есть еще один: Высшая степень оптимизма, это когда на кладбище, вместо крестов ты видишь плюсы. Вот мне кажется, что после этих анекдотов тема сразу закрывается. Меня переполняют абсолютно разные чувства. Иногда во мне живет какая-то безысходность. Потом смена настроения, и ты понимаешь, что все будет хорошо. Не понимаю сравнений. Вот вопрос: "А вы кто холерик или нет?". Да я тысяча этих состояний. Я могу взбеситься от какой-то минутной глупости, и также могу успокоиться и расслабиться от какого-то прикосновения руки. Я могу расплакаться от того, что вижу передавленное животное, и никак не отреагировать на войну, которую показывают по телевизору. Или же наоборот, могу просто разреветься от той боли, которая происходит там и не увидеть боль рядом. Боль - это вообще такое понятие… Вот спрашивают: "А как вообще играть боль?". Ребят, да боль она не имеет определений. Для ребенка, которому не купили куклу - это боль. Так же как и боль для матери - потеря сына. Как ни крути - это все боль, только у каждого она своя. Вопрос: "Вот как можно сравнивать твои проблемы с проблемами глобального масштаба?". Да потому что это моя жизнь и мне больно в этот момент, или наоборот радостно. Это мое чувство, я - человек. Вот, когда перестану чувствовать, тогда буду другим.
- Поделись, как не огорчаться и смотреть с надеждой в будущее?
- Надо верить в то, что жизнь дана тебе для того, чтобы пройти огромный путь. Путь падений, радости, разочарований, улыбок. И это все надо пройти. Не зря нам это все дано. Я уверен, что все испытания, которые приходят к нам, нужно обязательно пройти и пережить.

Арина Гревцова