Максим Аверин: «Не люблю спектакли,
застывшие, как холодец»
Максим Аверин - ведущий
актер театра «Сатирикон». Киноманам он запомнился по фильму Вадима
Абдрашитова «Магнитные бури», любителям качественных телепроектов — по
сериалу «Карусель». Роль Эдмонда в спектакле «Король Лир» стала одной из
лучших актерских работ этого сезона — роль, оставляющая долгое
послевкусие.
В этом интервью Максим Аверин делится своими
мыслями, рассуждает, нужна ли актеру типажная узнаваемость, как
отличить настоящего режиссера и в чем секрет хорошей любовной сцены
- Максим, у меня к вам
наивный вопрос: как выглядит актерское счастье?
- Для начала - не затеряться в толпе выпускников
театральных вузов. Найти своего режиссера. Мне повезло в начале моей
карьеры встретиться с Юрием Бутусовым в работе над спектаклями
«Макбетт», «Ричард III». Моя самооценка выросла, потому что он вывел
меня на новый профессиональный уровень. Счастьем для меня будет еще раз
сняться в кино у Абдрашитова. Иногда я чувствую себя счастливым от
простых вещей: хорошо поглаженного театрального костюма, возможности
переброситься с коллегами парой слов перед выходом на сцену.
- Работая со своим
актером, режиссер, как правило, стремится строить его профессиональную
биографию, разнообразить список ролей. Бутусов вас ведет в этом смысле?
- В спектакле «Король Лир» он предложил мне на
выбор две роли: Эдгара и Эд-монда, то есть жертву и человека,
переступившего черту. Второе мне показалось более интересным, и я сделал
свой выбор. В предыдущей нашей совместной работе, в «Макбетте», я
играл Банко, героя, который переживает искушение предательством, но не
переходит через грань. А здесь я получил возможность заглянуть за эту
грань и посмотреть, что происходит с человеком, погубившим своего отца.
Работа с Юрой — это как путь по болоту. Важно
интуитивно угадать направление. То же ощущение опасности, риска и
радость единственно верного шага. Причем режиссер так же мучается, как и
актеры. Он себя изводит, людей вокруг изводит! Бывает, на репетиции мы
так разругаемся... (Смеется.) Есть режиссеры, которые боятся разрушить
свой имидж, они играют в эту игру. А он очень настоящий, он не играет в
театр. В работе над «Королем Лиром» режиссер практически отказался от
музыки, он отсекал все лишнее, делая спектакль суровый, притчевый.
Сыграть спектакль-притчу для актера вдвойне сложно: это требует другой
концентрации энергии. Он вытаскивал из нас тот накал страстей, который
рискует опрокинуть расхожее представление о трагедии. Эта трагедия все
время срывается в цирк, не обесценивая при этом своего пафоса.
Мне нравится, что Бутусов не относится к актеру
как к пластилину: мол, слеплю, что хочу. Он зовет сочинять вместе. Роль
становится твоей кровью, твоей мишенью.
- Что заставляет актеров не терять
премьерный накал чувств?
- Внутренний ценз у каждого свой. Например, Бутусов
работает над спектаклями так долго, пока они есть в репертуаре. Он их
додумывает, а не только следит за хорошей формой и темпоритмом. Начало
театрального сезона — и ты опять волнуешься, как на премьере. Спектакли
Бутусова не бывают застывшими как холодец.
- Актеры, которым выпала
судьба играть негодяев, как правило, меняют свое отношение к
абсолютному злу. Например, Андрей Панин говорит, что «зло — это сказка,
придуманная человечеством». Интересно, а что происходило с вашим
мировоззрением?
- Про себя я могу сказать, что я начинал шире
смотреть на человеческие проявления, без юношеского максимализма. Мир
такой сложный, что невозможно делить его на белое и черное. Мой Эдмонд
вырос словно в стае волков, у него в душе — волчьи законы. Он плоть от
плоти своей среды. У него своя правда: он мстит за свои обиды, за
жалкую жизнь незаконнорожденного. Это судьба, это жизнь, она дает
каждому испытания. У каждого свой запас прочности, иммунитета к
искушению. Ангелочками бывают только младенцы. А дальше мы сами
договариваемся с Богом или пытаемся его обмануть.
Что любопытно: некоторые зрители пишут, что им
жалко моего героя. Я вообще люблю зрительские отклики. Они порой
содержат такой глубокий профессиональный разбор роли, который я редко
получаю от критиков. Внимательные зрители дают мне порой уверенность в
правоте того, что я делаю в театре и в кино.
- Вы получили две премии
«Чайка» в 2006 году за роль Эдмонда: как лучший злодей и за лучший
любовный дуэт с вашей партнершей Агриппиной Стеклобой. Актеру важно,
чтобы признание пришло без сильного опоздания?
- Знаете, когда я номинировался за роль Банко в
«Макбетте», то тогда для меня признание было просто жизненно
необходимо. Но как-то пережил. Я столько раз номинировался, а получил
только сейчас, когда острота желания поугасла. Очевидно, надо
относиться к наградам чуть проще, без трепета. Признание — вещь
эфемерная.
- В чем секрет слаженного любовного дуэта?
Жизнь подтверждает или опровергает хрестоматийный пример с Джереми
Айронсом и Жюльетт Бинош в фильме «Ущерб», которые, ненавидя друг
друга, снялись в чудесном любовном дуэте?
- Это классический пример. Я проследил: в этом
эротическом фильме между ними нет ни одного поцелуя. Но фильм-то
получился! Тут не угадаешь, от чего между актерами пробежит искра.
Иногда актерский дуэт не складывается, и ты затрачиваешь столько усилий
на преодоление препятствия, что это дает дополнительную энергию,
доступ к скрытым ресурсам. Что касается Агриппины Стекловой, то она
моя главная партнерша во многих спектаклях. Простите за тавтологию, но
нашему творческому союзу с Граней еще можно набирать и набирать. Хотел
бы сыграть с ней в кино, но все никак не получается.
- Давайте от трагического
жанра перейдем к разговору о комедии положений Рэя Купи «Смешные
деньги». Непрерывно смешить зрителей в течение двух часов — задача не из
легких?
- Я согласен с Фаиной Раневской, которая говорила,
что не любит смешное в комедии. Ведь зачастую персонажи переживают ужас.
В этой комедии на людей свалилось неожиданное богатство, которое все
время рискует уплыть из рук. Герои холодеют от кошмара, а в зале
хохочут. Как говорится, не были богатыми — и нечего становиться. Да
это драма! Пусть и увиденная сквозь призму смешного. Каждый сидящий в
зале вспоминает что-то свое, свои попытки разбогатеть, в которых
зачастую смешаны и смех, и грех. Цепляет правдивость истории. А пустым
комикованием заниматься неинтересно. Вообще комедия положений —
сложнейший жанр, ведь заставить смеяться сложнее, чем вызвать слезы.
Возрастают требования к профессионализму: каждое твое движение должно
быть выверенно, ведь в спектакле есть почти акробатические трюки.
- Руководитель «Сатирикона» —
сторонник ротации репертуара. Новые постановки неизбежно вытесняют
старые. Легко ли было вам расстаться со спектаклем «Маскарад», который
просуществовал рекордно короткий срок?
- Этот спектакль для меня — болевая точка. Мне
трудно о нем говорить. Он просуществовал всего полгода, и с его снятием
я потерял сразу две роли — Арбенина и Казарина. Конечно, моя душа
сильнее откликалась на роль Арбенина. Я себя узнал с другой стороны в
этой стихотворной трагедии Лермонтова. И сейчас испытываю тоску по тому
времени, когда я мог быть на сцене ТАКИМ. Память не отпускает: даже
сейчас меня можно разбудить среди ночи — и я вспомню весь текст
дословно. Меня увлекла история человека, чьи гордыня и разочарованность
в мироустройстве заставляют его бросить вызов Господу. Это история
саморазрушения и превращения в дьявола, рассказанная так мощно очень
юным по возрасту поэтом. Что нужно пережить молодому человеку 21 года,
чтобы так прочувствовать драму уже зрелого человека? Фигура Лермонтова
для меня всегда была очень притягательной, а сейчас в связи со
съемками в фильме «Лермонтов» стала судьбоносной. В фильме о Лермонтове
я играю Мартынова, друга и убийцу поэта. Задача нашего фильма —
рассказать историю болезни персонажа, историю дружбы, обернувшейся
ненавистью. Что-то произошло такое, что переменило все: теперь одному
вечная слава, а другому — проклятие.
- Я читала, что вы любите самостоятельно
гримироваться перед спектаклем. Это правда?
- Да, для меня это — лучшая
подготовка к вживанию в роль. Само делание грима настраивает. В этом
есть даже что-то мистическое. Мне нравится придумывать грим самому.
Работая над ролью Арбенина, я все время мысленно возвращался к
врубелевскому «Демону». Этот зрительный образ подпитывал меня. Потом я
увидел несколько фотографий Марлона Брандо, который по своей сути и есть
Арбенин, как мне кажется. Интуиция подсказывала: чтобы приблизиться к
образу, я должен сильно измениться внешне. И я решил сделать себе нос
более выразительный, с горбинкой. Появился острый профиль, и сразу
изнутри родилась картина другой органики. Недаром физиономисты
определяют характер человека по форме носа. Тут даже не надо много
играть: внешний облик излучает и властность, и аристократизм, и многое
такое, что считывается зрителем на интуитивном уровне.
Это дало мне новый опыт: я понял, что это тоже
часть профессионализма — уметь искать пути становиться другим. Позже,
играя комедийного персонажа в «Смешных деньгах», я придумал и сделал
себе грим с обилием веснушек. Художник Андрей Климов одобрил.
- Константина Райкина я часто вижу на
московских премьерах, но всегда почему-то одного, без свиты. Он как-то
подталкивает своих актеров расширять кругозор?
- Он делится впечатлениями. Один раз даже устроил
собрание, на котором произнес пространную речь: призвал нас больше
читать. Мы удивились немного, конечно... Но потом поняли: просто он
хочет, чтобы мы были самыми лучшими, и более начитанными в том числе.
- Сегодня многие актеры
боятся про себя сказать «я — актер»,
говоря более обтекаемо «я занимаюсь этой профессией». А когда вы
почувствовали себя актером, а не просто человеком с дипломом?
- В Щукинском училище я был баловнем, тепличным
растением. В первый день своей работы в театре «Сатирикон» я четко
понял: надо заново начинать учиться. Учиться ждать ролей, относиться к
своей персоне без придыхания, понимать потолок своих возможностей и не
паниковать при этом, а толкать этот потолок выше. Первый мой период в
театре был несладким. В массовке бегал. Даже стал задумываться: а не
ошибся ли я? не уйти ли из профессии? сколько можно стучаться в
закрытые двери? Это испытание продолжалось два года. Потом стал получать
большие роли на Малой сцене, постепенно и до Большой добрался. Сейчас
я понимаю, что это абсолютно правильная позиция Константина Райкина:
шанс дается каждому человеку, и надо быть к нему готовым. Я уже прошел
все испытания новичка, закалился, когда в театр пришел Бутусов
репетировать «Макбетта», свою первую постановку на этой сцене, такую
по-мальчишески раскованную, дерзкую. И я был готов к серьезной работе.
За один год я сыграл у Бутусова и одновременно получил свою путевку в
жизнь в кинематографе, работая с Абдрашитовым над фильмом «Магнитные
бури». За этот год я стал актером.
- Вас долгое время называли «русским Джимом
Кэрри». Это все-таки ярлык, хотя и комплиментарный. Всегда ли актер
хочет скинуть приклеенный ярлык или есть маски, которые кормят?
- Джим Кэрри — не самая плохая компания для
сравнения. Однако зрители ценят прежде всего искренность: их никакими
масками не подкупишь. К тому же я не люблю ничего застывшего.
Марина Квасницкая,
«Театральная касса», май 2007 |
